Дорога в небо начинается на земле.
читать с началаМне вообще никак нельзя участвовать в таких мероприятиях. Или наоборот, очень нужно, только они бывают очень редко. В прошлый раз приехал маэстро Тао, и коллеги помнят, какая у меня была истерика, когда он уезжал. Сегодня СанСаныч дирижировал Танеевского «Дамаскина» - первые пятнадцать минут концерта, всё прочее я помню плохо, да оно и не стОит того, чтобы помниться хорошо.
Не впервые вижу СанСаныча за пультом, но ВОТ ТАК - пожалуй что и впервые.
У маэстро Тао три достоинства: он Мастер, он хороший человек и ему очень интересно то, что он делает.
СанСаныч - Мастер, по-человечески скорее всего тоже нормальный мужик, но уже всё в гробу видал.
Его вялые помавания "Иолантой" с обязательным забыванием давать вступления хору уже в порядке вещей. А лечение экзистенциальной депрессии русскими народными методами нынче практикуют, к сожалению, многие достойные люди. А у более-менее толковых дирижёров это просто профзаболевание какое-то.
Но сегодня, видно, что-то там, в астрале, с чем-то совпало, и СанСаныч на пятнадцать минут вышел из своей летаргии. Я знала, что так будет, и шла на концерт, как на собственную казнь, потому что знала... блин, писатель... Ладно. Знала стопудово, что будет пятнадцать минут музыки - во всяком случае, лично для меня. Чего там надудели валторны - лучше было не слушать, тромбоны один раз сунулись вообще не по делу. Ну, не то чтобы уроды, на руку не смотрят - просто привыкли не смотреть на руку, потому что обычно не на что там смотреть... Вот Тао приехал - вау, китаец, надо не облажаться. Собрались, сыграли. А СанСаныч свой, привычный, чего уж там...
Почему на казнь? Казалось бы, праздник... Целых пятнадцать минут - по нашим скудным временам, целая жизнь, да и не по нашим тоже, пожалуй. Вот только потом ещё труднее смириться, что этого становится всё меньше. Трудно смириться, что на мировой арене – резвый Теодор Курентзис, машущий, как невоспитанная ветряная мельница, или циркачка Чечилия Бартоли. Трудно смириться с тем, что они всем нравятся. Или люди вообще давно уже не музыку ходят слушать, а потащиться как следует от собственной утончённости и продвинутости? И «браво» они кричат, собственно, самим себе? Надо сказать, есть за что. Ибо, товарищи, я не знаю, как можно высидеть подряд двухчасовой концерт. Ну разве действительно шоу не первого разбора. А если как сегодня, то четверть часа максимум - и потом две недели плакать, думать, в себя прийти пытаться, пытаться понять, почему так редко теперь открывается эта дверь.
Мы строились на сцену выходить, а СанСаныч рядом стоял в робе своей, он фрак никогда не надевает, выходит на сцену не пойми в чём, и это почему-то очень трогает. Я на его лицо посмотрела - а он весь уже Там. Я так обрадовалась, что даже улыбнулась ему, хотя вообще-то я его стесняюсь, и он тоже улыбнулся мне - Оттуда. А в антракте сказала ему спасибо, а он как-то мрачно, сердито в ответ: «это вам спасибо, я-то тут при чём?»
Да конечно не при чём. Редкое понимание. Кто страстно хочет быть "при чём", никогда не станет тем, кто хоть на что-то годен. А ведь все хотят. Чуть не убила дурака этого из теноров (вот уж кто велик так велик): полез на репетиции доказывать СанСанычу, который из-за болезни еле приполз вообще, что, мол "композитор совсем не это хотел вот здесь сказать, а поэтому чё вы тут замедляете". Есть же такие - если им не хамят, начинают хамить сами. Ну, Сан Саныч вежливо заметил, что "вряд ли композитор сказал Вам это лично, он, знаете ли, сто лет как умер", тихо так проговорил, почти ласково... Мне вот раньше Рой Джонс тоже нравился, хотя вообще к боксу равнодушна, но Джонс это же прелесть что такое: ему просто влом побеждать нокаутом. Может - но неинтересно! Идиоты, правда, кроме нокаута ничего не понимают, но СанСанычу тоже влом.
Иные перед пультом испрыгаются, чуть не из штанов вылазят, словесами высокоумными изойдут, тщась выдурить из потрёпанных нот, а потом и из нас, грешных и непотребных, своё собственное гениальное прочтение. А мне, как на беду, ещё мой профессор (уж не знаю, жив ли сейчас?) говорил: дирижёру язык нужен только чтобы объявить, что именно играем и с какой цифры. Остальное делается руками. А если дирижёр начинает трепаться – дерьмо он, а не дирижёр.
Вообще, неплохо, что всё так сложилось. Пожалуй, музыка – это единственное, чем я ни за что не стала бы заниматься добровольно. Рисовать, писать, танцевать – это я и сама как-нибудь осилю, потому что интересно. А музыка – да ни за что! Ревела, ругалась, пианино тайком зажигалкой жгла со злости, а вот, теперь музыкант с дипломом. Хотя, в сущности, после девятнадцати лет изнасилования организма и мозга музыкальной наукой в последнем сохранились только названия нот и навык их быстрого узнавания. Ну, и ещё единственная, пожалуй, здравая мысль, неизвестно откуда явившаяся, больше похожая на чей-то насмешливый шёпот: музыка рождается там, где всякое знание о ней сгорает со стыда, поняв своё убожество.
СанСаныч своё вИдение изложил весьма сжато. Ему на это понадобилось ровно столько же времени, сколько и на то, чтобы закрыть партитуру после генеральной репетиции. Великие интерпретаторы и тонкие знатоки аутентики хором слаженно полегли в негодующий обморок, а у меня смутно стало на сердце, да и не только у меня, как я потом узнала. Потому что он сказал: «Просто нужно помнить, что это рано или поздно случится с каждым из нас».
Иду в неведомый мне путь,
Иду меж страха и надежды,
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды.
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье.
Но смертным сном пока я сплю,
Моя любовь не умирает…
читать дальшеИли не при чём тут Бартоли с Курентзисами и уже такой привычный стриптиз в Большом Театре тоже не при чем? И шла я, как на казнь, по другой причине? Наверно, вот от этих его слов после генеральной. СанСаныч не так стар, как остальные наши деятели, но так же нездоров, а ещё – в нём уже почти не осталось огня. Почти. Какие-то последние отблески. Но в других его нет вовсе. Тяжело. Скоро «Травиата», СанСаныч снова будет сонный, а мы, стоя на сцене, будем украдкой поглядывать на часы.
Мои старшие коллеги, помнящие ушедших Мастеров, говорят мне: «мы работали с великими, ты представляешь, каково нам теперь, когда почти никого не осталось?»
Представляю. И всё-таки, есть в этом нечто… не радостное, конечно, но на какое-то время я снова перестаю бояться смерти. Они уже Там. Там, где звучит настоящая музыка.
… и ею, братья, вас молю –
Да каждый к Господу взывает:
«Господь, в тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье,
Прими усопшего раба
В Твои Небесные селенья.
А. Толстой. «Иоанн Дамаскин»
Не впервые вижу СанСаныча за пультом, но ВОТ ТАК - пожалуй что и впервые.
У маэстро Тао три достоинства: он Мастер, он хороший человек и ему очень интересно то, что он делает.
СанСаныч - Мастер, по-человечески скорее всего тоже нормальный мужик, но уже всё в гробу видал.
Его вялые помавания "Иолантой" с обязательным забыванием давать вступления хору уже в порядке вещей. А лечение экзистенциальной депрессии русскими народными методами нынче практикуют, к сожалению, многие достойные люди. А у более-менее толковых дирижёров это просто профзаболевание какое-то.
Но сегодня, видно, что-то там, в астрале, с чем-то совпало, и СанСаныч на пятнадцать минут вышел из своей летаргии. Я знала, что так будет, и шла на концерт, как на собственную казнь, потому что знала... блин, писатель... Ладно. Знала стопудово, что будет пятнадцать минут музыки - во всяком случае, лично для меня. Чего там надудели валторны - лучше было не слушать, тромбоны один раз сунулись вообще не по делу. Ну, не то чтобы уроды, на руку не смотрят - просто привыкли не смотреть на руку, потому что обычно не на что там смотреть... Вот Тао приехал - вау, китаец, надо не облажаться. Собрались, сыграли. А СанСаныч свой, привычный, чего уж там...
Почему на казнь? Казалось бы, праздник... Целых пятнадцать минут - по нашим скудным временам, целая жизнь, да и не по нашим тоже, пожалуй. Вот только потом ещё труднее смириться, что этого становится всё меньше. Трудно смириться, что на мировой арене – резвый Теодор Курентзис, машущий, как невоспитанная ветряная мельница, или циркачка Чечилия Бартоли. Трудно смириться с тем, что они всем нравятся. Или люди вообще давно уже не музыку ходят слушать, а потащиться как следует от собственной утончённости и продвинутости? И «браво» они кричат, собственно, самим себе? Надо сказать, есть за что. Ибо, товарищи, я не знаю, как можно высидеть подряд двухчасовой концерт. Ну разве действительно шоу не первого разбора. А если как сегодня, то четверть часа максимум - и потом две недели плакать, думать, в себя прийти пытаться, пытаться понять, почему так редко теперь открывается эта дверь.
Мы строились на сцену выходить, а СанСаныч рядом стоял в робе своей, он фрак никогда не надевает, выходит на сцену не пойми в чём, и это почему-то очень трогает. Я на его лицо посмотрела - а он весь уже Там. Я так обрадовалась, что даже улыбнулась ему, хотя вообще-то я его стесняюсь, и он тоже улыбнулся мне - Оттуда. А в антракте сказала ему спасибо, а он как-то мрачно, сердито в ответ: «это вам спасибо, я-то тут при чём?»
Да конечно не при чём. Редкое понимание. Кто страстно хочет быть "при чём", никогда не станет тем, кто хоть на что-то годен. А ведь все хотят. Чуть не убила дурака этого из теноров (вот уж кто велик так велик): полез на репетиции доказывать СанСанычу, который из-за болезни еле приполз вообще, что, мол "композитор совсем не это хотел вот здесь сказать, а поэтому чё вы тут замедляете". Есть же такие - если им не хамят, начинают хамить сами. Ну, Сан Саныч вежливо заметил, что "вряд ли композитор сказал Вам это лично, он, знаете ли, сто лет как умер", тихо так проговорил, почти ласково... Мне вот раньше Рой Джонс тоже нравился, хотя вообще к боксу равнодушна, но Джонс это же прелесть что такое: ему просто влом побеждать нокаутом. Может - но неинтересно! Идиоты, правда, кроме нокаута ничего не понимают, но СанСанычу тоже влом.
Иные перед пультом испрыгаются, чуть не из штанов вылазят, словесами высокоумными изойдут, тщась выдурить из потрёпанных нот, а потом и из нас, грешных и непотребных, своё собственное гениальное прочтение. А мне, как на беду, ещё мой профессор (уж не знаю, жив ли сейчас?) говорил: дирижёру язык нужен только чтобы объявить, что именно играем и с какой цифры. Остальное делается руками. А если дирижёр начинает трепаться – дерьмо он, а не дирижёр.
Вообще, неплохо, что всё так сложилось. Пожалуй, музыка – это единственное, чем я ни за что не стала бы заниматься добровольно. Рисовать, писать, танцевать – это я и сама как-нибудь осилю, потому что интересно. А музыка – да ни за что! Ревела, ругалась, пианино тайком зажигалкой жгла со злости, а вот, теперь музыкант с дипломом. Хотя, в сущности, после девятнадцати лет изнасилования организма и мозга музыкальной наукой в последнем сохранились только названия нот и навык их быстрого узнавания. Ну, и ещё единственная, пожалуй, здравая мысль, неизвестно откуда явившаяся, больше похожая на чей-то насмешливый шёпот: музыка рождается там, где всякое знание о ней сгорает со стыда, поняв своё убожество.
СанСаныч своё вИдение изложил весьма сжато. Ему на это понадобилось ровно столько же времени, сколько и на то, чтобы закрыть партитуру после генеральной репетиции. Великие интерпретаторы и тонкие знатоки аутентики хором слаженно полегли в негодующий обморок, а у меня смутно стало на сердце, да и не только у меня, как я потом узнала. Потому что он сказал: «Просто нужно помнить, что это рано или поздно случится с каждым из нас».
Иду в неведомый мне путь,
Иду меж страха и надежды,
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды.
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье.
Но смертным сном пока я сплю,
Моя любовь не умирает…
читать дальшеИли не при чём тут Бартоли с Курентзисами и уже такой привычный стриптиз в Большом Театре тоже не при чем? И шла я, как на казнь, по другой причине? Наверно, вот от этих его слов после генеральной. СанСаныч не так стар, как остальные наши деятели, но так же нездоров, а ещё – в нём уже почти не осталось огня. Почти. Какие-то последние отблески. Но в других его нет вовсе. Тяжело. Скоро «Травиата», СанСаныч снова будет сонный, а мы, стоя на сцене, будем украдкой поглядывать на часы.
Мои старшие коллеги, помнящие ушедших Мастеров, говорят мне: «мы работали с великими, ты представляешь, каково нам теперь, когда почти никого не осталось?»
Представляю. И всё-таки, есть в этом нечто… не радостное, конечно, но на какое-то время я снова перестаю бояться смерти. Они уже Там. Там, где звучит настоящая музыка.
… и ею, братья, вас молю –
Да каждый к Господу взывает:
«Господь, в тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье,
Прими усопшего раба
В Твои Небесные селенья.
А. Толстой. «Иоанн Дамаскин»
-
-
13.11.2011 в 00:07-
-
13.11.2011 в 13:26не мне спасибо, а Толстому, Танееву и Петухову))))
-
-
14.11.2011 в 08:42читать дальше
-
-
14.11.2011 в 19:16